The Best Books by Anton Chekhov: Bilingual Edition (English - Russian)

By Anton Chekhov

Nothing is better than a great book. And, if it is a foreign book? Even better!
You can learn a lot from reading books in your target language. You can benefit from a book’s message and equally from its language. In other words, a book can improve your way of life and your language learning at the same time.
So, what’s the best way to read a book in your target language?
A language is not only grammar and vocabulary. A language is a completely different lens on the world. This means that when you’re reading a book in another language, the text is not only content but also shape. The words and expressions that were chosen by the author can be a great source of instruction both in language learning, and in giving you a new view of the world.
Anton Chekhov books are the best option for you. It is better to find great opportunities for reading in the much more classy way. Anton Chekhov was a famous writer in Russia. Below are the list of top books by Anton Chekhov. Even novices can follow along as each individual English paragraph is paired with the corresponding Russian paragraph. It won't be an easy project, but you'll learn a lot.
A Malefactor - Bilingual Edition (English - Russian)
An Anonymous Story - Bilingual Edition (English - Russian)
A Nightmare - Bilingual Edition (English - Russian)
Short Stories - Bilingual Edition (English - Russian)
Kashtanka - Bilingual Edition (English - Russian)
My Life - Bilingual Edition (English - Russian)
The Duel - Bilingual Edition (English - Russian)
The Husband - Bilingual Edition (English - Russian)
The Lady with the Dog - Bilingual Edition (English - Russian)
The Steppe - Bilingual Edition (English - Russian)
The Wife - Bilingual Edition (English - Russian)
The Witch - Bilingual Edition (English - Russian)
Three Years - Bilingual Edition (English - Russian)
Ward No.6 - Bilingual Edition (English - Russian)

• Language: English
• Publisher: Publishdrive
• Release date: Oct 10, 2018

Anton Chekhov

Anton Chekhov was born in 1860 in Southern Russia and moved to Moscow to study medicine. Whilst at university he sold short stories and sketches to magazines to raise money to support his family. His success and acclaim grew as both a writer of fiction and of plays whilst he continued to practice medicine. Ill health forced him to move from his country estate near Moscow to Yalta where he wrote some of his most famous work, and it was there that he married actress Olga Knipper. He died from tuberculosis in 1904.

Book preview

A MALEFACTOR

Bilingual Edition

English - Russian

Anton Chekhov

translated by

Constance Garnett

A malefactor

Злоумышленник

AN exceedingly lean little peasant, in a striped hempen shirt and patched drawers, stands facing the investigating magistrate.

Перед судебным следователем стоит маленький, чрезвычайно тощий мужичонко в пестрядинной рубахе и латаных портах.

His face overgrown with hair and pitted with smallpox, and his eyes scarcely visible under thick, overhanging eyebrows have an expression of sullen moroseness.

Его обросшее волосами и изъеденное рябинами лицо и глаза, едва видные из-за густых, нависших бровей, имеют выражение угрюмой суровости.

On his head there is a perfect mop of tangled, unkempt hair, which gives him an even more spider-like air of moroseness.

На голове целая шапка давно уже нечесанных, путаных волос, что придает ему еще большую, паучью суровость.

He is barefooted.

Он бос.

Denis Grigoryev! the magistrate begins. "Come nearer, and answer my questions.

-- Денис Григорьев! -- начинает следователь. -- Подойди поближе и отвечай на мои вопросы.

On the seventh of this July the railway watchman, Ivan Semyonovitch Akinfov, going along the line in the morning, found you at the hundred-and-forty-first mile engaged in unscrewing a nut by which the rails are made fast to the sleepers.

Седьмого числа сего июля железнодорожный сторож Иван Семенов Акинфов, проходя утром по линии, на 141-й версте, застал тебя за отвинчиванием гайки, коей рельсы прикрепляются к шпалам.

Here it is, the nut!...

Вот она, эта гайка!..

With the aforesaid nut he detained you.

С каковою гайкой он и задержал тебя.

Was that so?"

Так ли это было?

Wha-at?

-- Чаво?

Was this all as Akinfov states?

-- Так ли всё это было, как объясняет Акинфов?

To be sure, it was.

-- Знамо, было.

Very good; well, what were you unscrewing the nut for?

-- Хорошо; ну, а для чего ты отвинчивал гайку?

Wha-at?

-- Чаво?

Drop that 'wha-at' and answer the question; what were you unscrewing the nut for?

-- Ты это свое чаво брось, а отвечай на вопрос: для чего ты отвинчивал гайку?

If I hadn't wanted it I shouldn't have unscrewed it, croaks Denis, looking at the ceiling.

-- Коли б не нужна была, не отвинчивал бы, -- хрипит Денис, косясь на потолок.

What did you want that nut for?

-- Для чего же тебе понадобилась эта гайка?

"The nut?

-- Гайка-то?

We make weights out of those nuts for our lines."

Мы из гаек грузила делаем...

Who is 'we'?

-- Кто это -- мы?

"We, people....

-- Мы, народ...

The Klimovo peasants, that is."

Климовские мужики, то есть.

"Listen, my man; don't play the idiot to me, but speak sensibly.

-- Послушай, братец, не прикидывайся ты мне идиотом, а говори толком.

It's no use telling lies here about weights!"

Нечего тут про грузила врать!

I've never been a liar from a child, and now I'm telling lies... mutters Denis, blinking. "But can you do without a weight, your honour?

-- Отродясь не врал, а тут вру... -- бормочет Денис, мигая глазами. -- Да нешто, ваше благородие, можно без грузила?

If you put live bait or maggots on a hook, would it go to the bottom without a weight?...

Ежели ты живца или выполозка на крючок сажаешь, то нешто он пойдет ко дну без грузила?

I am telling lies, grins Denis.... What the devil is the use of the worm if it swims on the surface!

Вру... -- усмехается Денис. -- Чёрт ли в нем, в живце-то, ежели поверху плавать будет!

The perch and the pike and the eel-pout always go to the bottom, and a bait on the surface is only taken by a shillisper, not very often then, and there are no shillispers in our river....

Окунь, щука, налим завсегда на донную идет, а которая ежели поверху плавает, то ту разве только шилишпер схватит, да и то редко... В нашей реке не живет шилишпер...

That fish likes plenty of room."

Эта рыба простор любит.

Why are you telling me about shillispers?

-- Для чего ты мне про шилишпера рассказываешь?

"Wha-at?

-- Чаво?

Why, you asked me yourself!

Да ведь вы сами спрашиваете!

The gentry catch fish that way too in our parts.

У нас и господа так ловят.

The silliest little boy would not try to catch a fish without a weight.

Самый последний мальчишка не станет тебе без грузила ловить.

Of course anyone who did not understand might go to fish without a weight.

Конечно, который непонимающий, ну, тот и без грузила пойдет ловить.

There is no rule for a fool."

Дураку закон не писан...

So you say you unscrewed this nut to make a weight for your fishing line out of it?

-- Так ты говоришь, что ты отвинтил эту гайку для того, чтобы сделать из нее грузило?

"What else for?

-- А то что же?

It wasn't to play knuckle-bones with!"

Не в бабки ж играть!

But you might have taken lead, a bullet... a nail of some sort....

-- Но для грузила ты мог взять свинец, пулю... гвоздик какой-нибудь...

"You don't pick up lead in the road, you have to buy it, and a nail's no good.

-- Свинец на дороге не найдешь, купить надо, а гвоздик не годится.

You can't find anything better than a nut....

Лучше гайки и не найтить...

It's heavy, and there's a hole in it."

И тяжелая, и дыра есть.

"He keeps pretending to be a fool! as though he'd been born yesterday or dropped from heaven!

-- Дураком каким прикидывается! Точно вчера родился или с неба упал.

Don't you understand, you blockhead, what unscrewing these nuts leads to?

Разве ты не понимаешь, глупая голова, к чему ведет это отвинчивание?

If the watchman had not noticed it the train might have run off the rails, people would have been killed—you would have killed people."

Не догляди сторож, так ведь поезд мог бы сойти с рельсов, людей бы убило! Ты людей убил бы!

"God forbid, your honour!

-- Избави господи, ваше благородие!

What should I kill them for?

Зачем убивать?

Are we heathens or wicked people?

Нешто мы некрещеные или злодеи какие?

Thank God, good gentlemen, we have lived all our lives without ever dreaming of such a thing....

Слава те господи, господин хороший, век свой прожили и не токмо что убивать, но и мыслей таких в голове не было...

Save, and have mercy on us, Queen of Heaven!...

Спаси и помилуй, царица небесная...

What are you saying?"

Что вы-с!

"And what do you suppose railway accidents do come from?

-- А отчего, по-твоему, происходят крушения поездов?

Unscrew two or three nuts and you have an accident."

Отвинти две-три гайки, вот тебе и крушение!

Denis grins, and screws up his eye at the magistrate incredulously.

Денис усмехается и недоверчиво щурит на следователя глаза.

"Why! how many years have we all in the village been unscrewing nuts, and the Lord has been merciful; and you talk of accidents, killing people.

-- Ну! Уж сколько лет всей деревней гайки отвинчиваем и хранил господь, а тут крушение... людей убил...

If I had carried away a rail or put a log across the line, say, then maybe it might have upset the train, but... pouf! a nut!"

Ежели б я рельсу унес или, положим, бревно поперек ейного пути положил, ну, тогды, пожалуй, своротило бы поезд, а то... тьфу! гайка!

But you must understand that the nut holds the rail fast to the sleepers!

-- Да пойми же, гайками прикрепляется рельса к шпалам!

"We understand that....

-- Это мы понимаем...

We don't unscrew them all... we leave some....

Мы ведь не все отвинчиваем... оставляем...

We don't do it thoughtlessly... we understand...."

Не без ума делаем... понимаем...

Denis yawns and makes the sign of the cross over his mouth.

Денис зевает и крестит рот.

Last year the train went off the rails here, says the magistrate. Now I see why!

-- В прошлом году здесь сошел поезд с рельсов, -- говорит следователь. -- Теперь понятно, почему...

What do you say, your honour?

-- Чего изволите?

"I am telling you that now I see why the train went off the rails last year....

-- Теперь, говорю, понятно, отчего в прошлом году сошел поезд с рельсов...

I understand!"

Я понимаю!

"That's what you are educated people for, to understand, you kind gentlemen.

-- На то вы и образованные, чтобы понимать, милостивцы наши...

The Lord knows to whom to give understanding....

Господь знал, кому понятие давал...

Here you have reasoned how and what, but the watchman, a peasant like ourselves, with no understanding at all, catches one by the collar and hauls one along....

Вы вот и рассудили, как и что, а сторож тот же мужик, без всякого понятия, хватает за шиворот и тащит...

You should reason first and then haul me off.

Ты рассуди, а потом и тащи!

It's a saying that a peasant has a peasant's wit....

Сказано -- мужик, мужицкий и ум...

Write down, too, your honour, that he hit me twice—in the jaw and in the chest."

Запишите также, ваше благородие, что он меня два раза по зубам ударил и в груди.

"When your hut was searched they found another nut....

-- Когда у тебя делали обыск, то нашли еще одну гайку...

At what spot did you unscrew that, and when?"

Эту в каком месте ты отвинтил и когда?

You mean the nut which lay under the red box?

-- Это вы про ту гайку, что под красным сундучком лежала?

"I don't know where it was lying, only it was found.

-- Не знаю, где она у тебя лежала, но только нашли ее.

When did you unscrew it?"

Когда ты ее отвинтил?

"I didn't unscrew it; Ignashka, the son of one-eyed Semyon, gave it me.

-- Я ее не отвинчивал, ее мне Игнашка, Семена кривого сын, дал.

I mean the one which was under the box, but the one which was in the sledge in the yard Mitrofan and I unscrewed together."

Это я про ту, что под сундучком, а ту, что на дворе в санях, мы вместе с Митрофаном вывинтили.

What Mitrofan?

-- С каким Митрофаном?

"Mitrofan Petrov....

-- С Митрофаном Петровым...

Haven't you heard of him?

Нешто не слыхали?

He makes nets in our village and sells them to the gentry.

Невода у нас делает и господам продает.

He needs a lot of those nuts.

Ему много этих самых гаек требуется.

Reckon a matter of ten for each net."

На каждый невод, почитай, штук десять...

"Listen.

-- Послушай...

Article 1081 of the Penal Code lays down that every wilful damage of the railway line committed when it can expose the traffic on that line to danger, and the guilty party knows that an accident must be caused by it... (Do you understand? Knows!

1081 статья уложения о наказаниях говорит, что за всякое с умыслом учиненное повреждение железной дороги, когда оно может подвергнуть опасности следующий по сей дороге транспорт и виновный знал, что последствием сего должно быть несчастье... понимаешь? знал!

And you could not help knowing what this unscrewing would lead to...) is liable to penal servitude."

А ты не мог не знать, к чему ведет это отвинчивание... он приговаривается к ссылке в каторжные работы.

"Of course, you know best....

-- Конечно, вы лучше знаете...

We are ignorant people.... What do we understand?"

Мы люди темные... нешто мы понимаем?

"You understand all about it!

-- Всё ты понимаешь!

You are lying, shamming!"

Это ты врешь, прикидываешься!

"What should I lie for?

-- Зачем врать?

Ask in the village if you don't believe me.

Спросите на деревне, коли не верите...

Only a bleak is caught without a weight, and there is no fish worse than a gudgeon, yet even that won't bite without a weight."

Без грузила только уклейку ловят, а на что хуже пескаря, да и тот не пойдет тебе без грузила.

You'd better tell me about the shillisper next, said the magistrate, smiling.

-- Ты еще про шилишпера расскажи! -- улыбается следователь.

"There are no shillispers in our parts....

-- Шилишпер у нас не водится...

We cast our line without a weight on the top of the water with a butterfly; a mullet may be caught that way, though that is not often."

Пущаем леску без грузила поверх воды на бабочку, идет голавль, да и то редко.

Come, hold your tongue.

-- Ну, молчи...

A silence follows.

Наступает молчание.

Denis shifts from one foot to the other, looks at the table with the green cloth on it, and blinks his eyes violently as though what was before him was not the cloth but the sun.

Денис переминается с ноги на ногу, глядит на стол с зеленым сукном и усиленно мигает глазами, словно видит перед собой не сукно, а солнце.

The magistrate writes rapidly.

Следователь быстро пишет.

Can I go? asks Denis after a long silence.

-- Мне идтить? -- спрашивает Денис после некоторого молчания.

"No.

-- Нет.

I must take you under guard and send you to prison."

Я должен взять тебя под стражу и отослать в тюрьму.

Denis leaves off blinking and, raising his thick eyebrows, looks inquiringly at the magistrate.

Денис перестает мигать и, приподняв свои густые брови, вопросительно глядит на чиновника.

"How do you mean, to prison?

-- То есть, как же в тюрьму?

Your honour!

Ваше благородие!

I have no time to spare, I must go to the fair; I must get three roubles from Yegor for some tallow!..."

Мне некогда, мне надо на ярмарку; с Егора три рубля за сало получить...

Hold your tongue; don't interrupt.

-- Молчи, не мешай.

"To prison....

-- В тюрьму...

If there was something to go for, I'd go; but just to go for nothing!

Было б за что, пошел бы, а то так... здорово живешь...

What for?

За что?

I haven't stolen anything, I believe, and I've not been fighting....

И не крал, кажись, и не дрался...

If you are in doubt about the arrears, your honour, don't believe the elder....

А ежели вы насчет недоимки сомневаетесь, ваше благородие, то не верьте старосте...

You ask the agent... he's a regular heathen, the elder, you know."

Вы господина непременного члена спросите... Креста на нем нет, на старосте-то...

Hold your tongue.

-- Молчи!

I am holding my tongue, as it is, mutters Denis; "but that the elder has lied over the account, I'll take my oath for it....

-- Я и так молчу... -- бормочет Денис. -- А что староста набрехал в учете, это я хоть под присягой...

There are three of us brothers: Kuzma Grigoryev, then Yegor Grigoryev, and me, Denis Grigoryev."

Нас три брата: Кузьма Григорьев, стало быть, Егор Григорьев и я, Денис Григорьев...

"You are hindering me....

-- Ты мне мешаешь...

Hey, Semyon, cries the magistrate, take him away!"

Эй, Семен! -- кричит следователь. -- Увести его!

There are three of us brothers, mutters Denis, as two stalwart soldiers take him and lead him out of the room. "A brother is not responsible for a brother.

-- Нас три брата, -- бормочет Денис, когда два дюжих солдата берут и ведут его из камеры. -- Брат за брата не ответчик...

Kuzma does not pay, so you, Denis, must answer for it....

Кузьма не платит, а ты, Денис, отвечай...

Judges indeed!

Судьи!

Our master the general is dead—the Kingdom of Heaven be his—or he would have shown you judges....

Помер покойник барин-генерал, царство небесное, а то показал бы он вам, судьям...

You ought to judge sensibly, not at random....

Надо судить умеючи, не зря...

Flog if you like, but flog someone who deserves it, flog with conscience."

Хоть и высеки, но чтоб за дело, по совести...

Malingerers

Симулянты

MARFA PETROVNA PETCHONKIN, the General's widow, who has been practising for ten years as a homeopathic doctor, is seeing patients in her study on one of the Tuesdays in May.

Генеральша Марфа Петровна Печонкина, или, как ее зовут мужики, Печончиха, десять лет уже практикующая на поприще гомеопатии, в один из майских вторников принимает у себя в кабинете больных.

On the table before her lie a chest of homeopathic drugs, a book on homeopathy, and bills from a homeopathic chemist.

Перед ней на столе гомеопатическая аптечка, лечебник и счета гомеопатической аптеки.

On the wall the letters from some Petersburg homeopath, in Marfa Petrovna's opinion a very celebrated and great man, hang under glass in a gilt frame, and there also is a portrait of Father Aristark, to whom the lady owes her salvation -- that is, the renunciation of pernicious allopathy and the knowledge of the truth.

На стене в золотых рамках под стеклом висят письма какого-то петербургского гомеопата, по мнению Марфы Петровны, очень знаменитого и даже великого, и висит портрет отца Аристарха, которому генеральша обязана своим спасением: отречением от зловредной аллопатии и знанием истины.

In the vestibule patients are sitting waiting, for the most part peasants.

В передней сидят и ждут пациенты, всё больше мужики.

All but two or three of them are barefoot, as the lady has given orders that their ill-smelling boots are to be left in the yard.

Все они, кроме двух-трех, босы, так как генеральша велит оставлять вонючие сапоги на дворе.

Marfa Petrovna has already seen ten patients when she calls the eleventh: Gavrila Gruzd!

Марфа Петровна приняла уже десять человек и вызывает одиннадцатого: -- Гаврила Груздь!

The door opens and instead of Gavrila Gruzd, Zamuhrishen, a neighbouring landowner who has sunk into poverty, a little old man with sour eyes, and with a gentleman's cap under his arm, walks into the room.

Дверь отворяется и, вместо Гаврилы Груздя, в кабинет входит Замухришин, генеральшин сосед, помещик из оскудевших, маленький старичок с кислыми глазками и с дворянской фуражкой под мышкой.

He puts down his stick in the corner, goes up to the lady, and without a word drops on one knee before her.

Он ставит палку в угол, подходит к генеральше и молча становится перед ней на одно колено.

What are you about, Kuzma Kuzmitch? cries the lady in horror, flushing crimson. For goodness sake!

-- Что вы! Что вы, Кузьма Кузьмич! -- ужасается генеральша, вся вспыхивая. -- Бога ради!

While I live I will not rise, says Zamuhrishen, bending over her hand. "Let all the world see my homage on my knees, our guardian angel, benefactress of the human race!

-- Покуда жив буду, не встану! -- говорит Замухришин, прижимаясь к ручке. -- Пусть весь народ видит мое коленопреклонение, ангел-хранитель наш, благодетельница рода человеческого!

Let them!

Пусть!

Before the good fairy who has given me life, guided me into the path of truth, and enlightened my scepticism I am ready not merely to kneel but to pass through fire, our miraculous healer, mother of the orphan and the widowed!

Которая благодетельная фея даровала мне жизнь, указала мне путь истинный и просветила мудрование мое скептическое, перед тою согласен стоять не только на коленях, но и в огне, целительница наша чудесная, мать сирых и вдовых!

I have recovered.

Выздоровел!

I am a new man, enchantress!"

Воскрес, волшебница!

I... I am very glad... mutters the lady, flushing with pleasure. "It's so pleasant to hear that...

-- Я... я очень рада... -- бормочет генеральша, краснея от удовольствия. -- Это так приятно слышать...

Sit down please!

Садитесь, пожалуйста!

Why, you were so seriously ill that Tuesday."

А ведь вы в тот вторник были так тяжело больны!

"Yes indeed, how ill I was!

-- Да ведь как болен!

It's awful to recall it, says Zamuhrishen, taking a seat. I had rheumatism in every part and every organ.

Вспомнить страшно! -- говорит Замухришин, садясь. -- Во всех частях и органах ревматизм стоял.

I have been in misery for eight years, I've had no rest from it... by day or by night, my benefactress.

Восемь лет мучился, покою себе не знал... Ни днем ни ночью, благодетельница моя!

I have consulted doctors, and I went to professors at Kazan; I have tried all sorts of mud-baths, and drunk waters, and goodness knows what I haven't tried!

Лечился я и у докторов, и к профессорам в Казань ездил, и грязями разными лечился, и воды пил, и чего только я не перепробовал!

I have wasted all my substance on doctors, my beautiful lady.

Состояние свое пролечил, матушка-красавица.

The doctors did me nothing but harm.

Доктора эти, кроме вреда, ничего мне не принесли.

They drove the disease inwards.

Они болезнь мою вовнутрь мне вогнала.

Drive in, that they did, but to drive out was beyond their science.

Вогнать-то вогнали, а выгнать -- наука ихняя не дошла...

All they care about is their fees, the brigands; but as for the benefit of humanity -- for that they don't care a straw.

Только деньги любят брать, разбойники, а ежели касательно пользы человечества, то им и горя мало.

They prescribe some quackery, and you have to drink it.

Пропишет какой-нибудь хиромантии, а ты пей.

Assassins, that's the only word for them.

Душегубцы, одним словом.

If it hadn't been for you, our angel, I should have been in the grave by now!

Если бы не вы, ангел наш, быть бы мне в могиле!

I went home from you that Tuesday, looked at the pilules that you gave me then, and wondered what good there could be in them.

Прихожу от вас в тот вторник, гляжу на крупинки, что вы дали тогда, и думаю: "Ну, какой в них толк?

Was it possible that those little grains, scarcely visible, could cure my immense, long-standing disease?

Нешто эти песчинки, еле видимые, могут излечить мою громадную застарелую болезнь?"

That's what I thought -- unbeliever that I was! -- and I smiled; but when I took the pilule -- it was instantaneous! It was as though I had not been ill, or as though it had been lifted off me.

Думаю, маловер, и улыбаюсь, а как принял крупинку -- моментально! словно и болен не был или рукой сняло.

My wife looked at me with her eyes starting out of her head and couldn't believe it.

Жена глядит на меня выпученными глазами и не верит:

'Why, is it you, Kolya?'

Да ты ли это, Кузя? --

'Yes, it is I,' I said.

Я, говорю.

And we knelt down together before the ikon, and fell to praying for our angel:

И стали мы с ней перед образом на коленки и давай молиться за ангела нашего:

'Send her, O Lord, all that we are feeling!' "

Пошли ты ей, господи, всего, что мы только чувствуем!

Zamuhrishen wipes his eyes with his sleeve gets up from his chair, and shows a disposition to drop on one knee again; but the lady checks him and makes him sit down.

Замухришин вытирает рукавом глаза, поднимается со стула и выказывает намерение снова стать на одно колено, но генеральша останавливает и усаживает его.

It's not me you must thank, she says, blushing with excitement and looking enthusiastically at the portrait of Father Aristark. "It's not my doing....

-- Не меня благодарите! -- говорит она, красная от волнения и глядя восторженно на портрет отца Аристарха. -- Не меня!

I am only the obedient instrument..

Я тут только послушное орудие...

It's really a miracle.

Действительно, чудеса!

Rheumatism of eight years' standing by one pilule of scrofuloso!"

Застарелый, восьмилетний ревматизм от одной крупинки скрофулозо!

"Excuse me, you were so kind as to give me three pilules.

-- Изволили вы дать мне три крупинки.

One I took at dinner and the effect was instantaneous!

Из них одну принял я в обед -- и моментально!

Another in the evening, and the third next day; and since then not a touch!

Другую вечером, а третью на другой день, -- и с той поры хоть бы тебе что!

Not a twinge anywhere!

Хоть бы кольнуло где!

And you know I thought I was dying, I had written to Moscow for my son to come!

А ведь помирать уже собрался, сыну в Москву написал, чтоб приехал!

The Lord has given you wisdom, our lady of healing!

Умудрил вас господь, целительница!

Now I am walking, and feel as though I were in Paradise.

Теперь вот хожу, и словно в раю...

The Tuesday I came to you I was hobbling, and now I am ready to run after a hare....

В тот вторник, когда у вас был, хромал, а теперь хоть за зайцем готов...

I could live for a hundred years.

Хоть еще сто лет жить.

There's only one trouble, our lack of means.

Одна только беда -- недостатки наши.

I'm well now, but what's the use of health if there's nothing to live on?

И здоров, а для чего здоровье, если жить не на что?

Poverty weighs on me worse than illness....

Нужда одолела пуще болезни...

For example, take this...

К примеру взять хоть бы такое дело...

It's the time to sow oats, and how is one to sow it if one has no seed?

Теперь время овес сеять, а как его посеешь, ежели семенов нет?

I ought to buy it, but the money... everyone knows how we are off for money...."

Нужно бы купить, а денег... известно, какие у нас деньги...

"I will give you oats, Kuzma Kuzmitch....

-- Я вам дам овса, Кузьма Кузьмич...

Sit down, sit down.

Сидите, сидите!

You have so delighted me, you have given me so much pleasure that it's not you but I that should say thank you!"

Вы так меня порадовали, такое удовольствие мне доставили, что не вы, а я должна вас благодарить!

"You are our joy!

-- Радость вы наша!

That the Lord should create such goodness!

Создаст же господь такую доброту!

Rejoice, Madam, looking at your good deeds!...

Радуйтесь, матушка, на свои добрые дела глядючи!

While we sinners have no cause for rejoicing in ourselves....

А вот нам, грешным, и порадоваться у себя не на что...

We are paltry, poor-spirited, useless people... a mean lot....

Люди мы маленькие, малодушные, бесполезные... мелкота...

We are only gentry in name, but in a material sense we are the same as peasants, only worse....

Одно звание только, что дворяне, а в материальном смысле те же мужики, даже хуже...

We live in stone houses, but it's a mere make-believe... for the roof leaks.

Живем в домах каменных, а выходит один мираж, потому -- крыша течет...

And there is no money to buy wood to mend it with."

Не на что тесу купить.

I'll give you the wood, Kuzma Kuzmitch.

-- Я дам вам тесу, Кузьма Кузьмич.

Zamuhrishen asks for and gets a cow too, a letter of recommendation for his daughter whom he wants to send to a boarding school, and... touched by the lady's liberality he whimpers with excess of feeling, twists his mouth, and feels in his pocket for his handkerchief....

Замухришин выпрашивает еще корову, рекомендательное письмо для дочки, которую намерен везти в институт, и... тронутый щедротами генеральши, от наплыва чувств всхлипывает, перекашивает рот и лезет в карман за платком...

Marfa Petrovna sees a red paper slip out of his pocket with his handkerchief and fall noiselessly to the floor.

Генеральша видит, как вместе с платком из кармана его вылезает какая-то красная бумажка и бесшумно падает на пол.

I shall never forget it to all eternity... he mutters, "and I shall make my children and my grandchildren remember it... from generation to generation.

-- Во веки веков не забуду... -- бормочет он. -- И детям закажу помнить, и внукам... в род и род...

'See, children,' I shall say, 'who has saved me from the grave, who...' "

Вот, дети, та, которая спасла меня от гроба, которая...

When she has seen her patient out, the lady looks for a minute at Father Aristark with eyes full of tears, then turns her caressing, reverent gaze on the drug chest, the books, the bills, the armchair in which the man she had saved from death has just been sitting, and her eyes fall on the paper just dropped by her patient.

Проводив своего пациента, генеральша минуту глазами, полными слез, глядит на отца Аристарха, потом ласкающим, благоговеющим взором обводит аптечку, лечебники, счета, кресло, в котором только что сидел спасенный ею от смерти человек, и взор ее падает на оброненную пациентом бумажку.

She picks up the paper, unfolds it, and sees in it three pilules -- the very pilules she had given Zamuhrishen the previous Tuesday.

Генеральша поднимает бумажку, разворачивает ее и видит в ней три крупинки, те самые крупинки, которые она дала в прошлый вторник Замухришину.

They are the very ones, she thinks puzzled. "... The paper is the same....

-- Это те самые... -- недоумевает она. -- Даже бумажка та самая...

He hasn't even unwrapped them!

Он и не разворачивал даже!

What has he taken then?

Что же он принимал в таком случае?

Strange....

Странно...

Surely he wouldn't try to deceive me!"

Не станет же он меня обманывать!

And for the first time in her ten years of practice a doubt creeps into Marfa Petrovna's mind....

И в душу генеральши, в первый раз за все десять лет практики, западает сомнение...

She summons the other patients, and while talking to them of their complaints notices what has hitherto slipped by her ears unnoticed.

Она вызывает следующих больных и, говоря с ними о болезнях, замечает то, что прежде незаметным образом проскальзывало мимо ее ушей.

The patients, every one of them as though they were in a conspiracy, first belaud her for their miraculous cure, go into raptures over her medical skill, and abuse allopath doctors, then when she is flushed with excitement, begin holding forth on their needs.

Больные, все до единого, словно сговорившись, сначала славословят ее за чудесное исцеление, восхищаются ее медицинскою мудростью, бранят докторов-аллопатов, потом же, когда она становится красной от волнения, приступают к изложению своих нужд.

One asks for a bit of land to plough, another for wood, a third for permission to shoot in her forests, and so on.

Один просит землицы для запашки, другой дровец, третий позволения охотиться в ее лесах и т. д.

She looks at the broad, benevolent countenance of Father Aristark who has revealed the truth to her, and a new truth begins gnawing at her heart.

Она глядит на широкую, благодушную физиономию отца Аристарха, открывшего ей истину, и новая истина начинает сосать ее за душу.

An evil oppressive truth....

Истина нехорошая, тяжелая...

The deceitfulness of man!

Лукав человек!

The deceitfulness of man!

Лукав человек!

AN ANONYMOUS STORY

Bilingual Edition

English - Russian

Anton Chekhov

translated by

Constance Garnett

Chapter I.

I.

Through causes which it is not the time to go into in detail, I had to enter the service of a Petersburg official called Orlov, in the capacity of a footman.

По причинам, о которых не время теперь говорить подробно, я должен был поступить в лакеи к одному петербургскому чиновнику, по фамилии Орлову.

He was about five and thirty, and was called Georgy Ivanitch.

Было ему около тридцати пяти лет и звали его Георгием Иванычем.

I entered this Orlov's service on account of his father, a prominent political man, whom I looked upon as a serious enemy of my cause.

К этому Орлову поступил я ради его отца, известного государственного человека, которого считал я серьезным врагом своего дела.

I reckoned that, living with the son, I should--from the conversations I should hear, and from the letters and papers I should find on the table -- learn every detail of the father's plans and intentions.

Я рассчитывал, что, живя у сына, по разговорам, которые услышу, и по бумагам и запискам, какие буду находить на столе, я в подробности изучу планы и намерения отца.

As a rule at eleven o'clock in the morning the electric bell rang in my footman's quarters to let me know that my master was awake.

Обыкновенно часов в одиннадцать утра в моей лакейской трещал электрический звонок, давая мне знать, что проснулся барин.

When I went into the bedroom with his polished shoes and brushed clothes, Georgy Ivanitch would be sitting in his bed with a face that looked, not drowsy, but rather exhausted by sleep, and he would gaze off in one direction without any sign of satisfaction at having waked.

Когда я с вычищенным платьем и сапогами приходил в спальню, Георгий Иваныч сидел неподвижно в постели, не заспанный, а скорее утомленный сном, и глядел в одну точку, не выказывая по поводу своего пробуждения никакого удовольствия.

I helped him to dress, and he let me do it with an air of reluctance without speaking or noticing my presence; then with his head wet with washing, smelling of fresh scent, he used to go into the dining-room to drink his coffee.

Я помогал ему одеваться, а он неохотно подчинялся мне, молча и не замечая моего присутствия; потом, с мокрою от умыванья головой и пахнущий свежими духами, он шел в столовую пить кофе.

He used to sit at the table, sipping his coffee and glancing through the newspapers, while the maid Polya and I stood respectfully at the door gazing at him.

Он сидел за столом, пил кофе и перелистывал газеты, а я и горничная Поля почтительно стояли у двери и смотрели на него.

Two grown-up persons had to stand watching with the gravest attention a third drinking coffee and munching rusks.

Два взрослых человека должны были с самым серьезным вниманием смотреть, как третий пьет кофе и грызет сухарики.

It was probably ludicrous and grotesque, but I saw nothing humiliating in having to stand near the door, though I was quite as well born and well educated as Orlov himself.

Это, по всей вероятности, смешно и дико, но я не видел для себя ничего унизительного в том, что приходилось стоять около двери, хотя был таким же дворянином и образованным человеком, как сам Орлов.

I was in the first stage of consumption, and was suffering from something else, possibly even more serious than consumption.

У меня тогда начиналась чахотка, а с нею еще кое-что, пожалуй, поважнее чахотки.

I don't know whether it was the effect of my illness or of an incipient change in my philosophy of life of which I was not conscious at the time, but I was, day by day, more possessed by a passionate, irritating longing for ordinary everyday life.

Не знаю, под влиянием ли болезни, или начинавшейся перемены мировоззрения, которой я тогда не замечал, мною изо дня в день овладевала страстная, раздражающая жажда обыкновенной, обывательской жизни.

I yearned for mental tranquillity, health, fresh air, good food.

Мне хотелось душевного покоя, здоровья, хорошего воздуха, сытости.

I was becoming a dreamer, and, like a dreamer, I did not know exactly what I wanted.

Я становился мечтателем и, как мечтатель, не знал, что собственно мне нужно.

Sometimes I felt inclined to go into a monastery, to sit there for days together by the window and gaze at the trees and the fields; sometimes I fancied I would buy fifteen acres of land and settle down as a country gentleman; sometimes I inwardly vowed to take up science and become a professor at some provincial university.

То мне хотелось уйти в монастырь, сидеть там по целым дням у окошка и смотреть на деревья и поля; то я воображал, как я покупаю десятин пять земли и живу помещиком; то я давал себе слово, что займусь наукой и непременно сделаюсь профессором какого-нибудь провинциального университета.

I was a retired navy lieutenant; I dreamed of the sea, of our squadron, and of the corvette in which I had made the cruise round the world.

Я -- отставной лейтенант нашего флота; мне грезилось море, наша эскадра и корвет, на котором я совершил кругосветное плавание.

I longed to experience again the indescribable feeling when, walking in the tropical forest or looking at the sunset in the Bay of Bengal, one is thrilled with ecstasy and at the same time homesick.

Мне хотелось еще раз испытать то невыразимое чувство, когда, гуляя в тропическом лесу или глядя на закат солнца в Бенгальском заливе, замираешь от восторга и в то же время грустишь по родине.

I dreamed of mountains, women, music, and, with the curiosity of a child, I looked into people's faces, listened to their voices.

Мне снились горы, женщины, музыка, и с любопытством, как мальчик, я всматривался в лица, вслушивался в голоса.

And when I stood at the door and watched Orlov sipping his coffee, I felt not a footman, but a man interested in everything in the world, even in Orlov.

И когда я стоял у двери и смотрел, как Орлов пьет кофе, я чувствовал себя не лакеем, а человеком, которому интересно всё на свете, даже Орлов.

In appearance Orlov was a typical Petersburger, with narrow shoulders, a long waist, sunken temples, eyes of an indefinite colour, and scanty, dingy-coloured hair, beard and moustaches.

Наружность у Орлова была петербургская: узкие плечи, длинная талия, впалые виски, глаза неопределенного цвета и скудная, тускло окрашенная растительность на голове, бороде и усах.

His face had a stale, unpleasant look, though it was studiously cared for.

Лицо у него было холеное, потертое и неприятное.

It was particularly unpleasant when he was asleep or lost in thought.

Особенно неприятно оно было, когда он задумывался или спал.

It is not worth while describing a quite ordinary appearance; besides, Petersburg is not Spain, and a man's appearance is not of much consequence even in love affairs, and is only of value to a handsome footman or coachman.

Описывать обыкновенную наружность едва ли и следует; к тому же Петербург -- не Испания, наружность мужчин здесь не имеет большого значения даже в любовных делах и нужна только представительным лакеям и кучерам.

I have spoken of Orlov's face and hair only because there was something in his appearance worth mentioning. When Orlov took a newspaper or book, whatever it might be, or met people, whoever they be, an ironical smile began to come into his eyes, and his whole countenance assumed an expression of light mockery in which there was no malice.

Заговорил же я о лице и волосах Орлова потому только, что в его наружности было нечто, о чем стоит упомянуть, а именно: когда Орлов брался за газету или книгу, какая бы она ни была, или же встречался с людьми, кто бы они ни были, то глаза его начинали иронически улыбаться и все лицо принимало выражение легкой, не злой насмешки.

Before reading or hearing anything he always had his irony in readiness, as a savage has his shield.

Перед тем, как прочесть что-нибудь или услышать, у него всякий раз была уже наготове ирония, точно щит у дикаря.

It was an habitual irony, like some old liquor brewed years ago, and now it came into his face probably without any participation of his will, as it were by reflex action.

Это была ирония привычная, старой закваски, и в последнее время она показывалась на лице уже безо всякого участия воли, вероятно, а как бы по рефлексу.

But of that later.

Но об этом после.

Soon after midday he took his portfolio, full of papers, and drove to his office.

В первом часу он с выражением иронии брал свой портфель, набитый бумагами, и уезжал на службу.

He dined away from home and returned after eight o'clock.

Обедал он не дома и возвращался после восьми.

I used to light the lamp and candles in his study, and he would sit down in a low chair with his legs stretched out on another chair, and, reclining in that position, would begin reading.

Я зажигал в кабинете лампу и свечи, а он садился в кресло, протягивал ноги на стул и, развалившись таким образом, начинал читать.

Almost every day he brought in new books with him or received parcels of them from the shops, and there were heaps of books in three languages, to say nothing of Russian, which he had read and thrown away, in the corners of my room and under my bed.

Почти каждый день он привозил с собой или ему присылали из магазинов новые книги, и у меня в лакейской в углах и под моею кроватью лежало множество книг на трех языках, не считая русского, уже прочитанных и брошенных.

He read with extraordinary rapidity.

Читал он с необыкновенною быстротой.

They say: Tell me what you read, and I'll tell you who you are.

Говорят: скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, кто ты.

That may be true, but it was absolutely impossible to judge of Orlov by what he read.

Это, быть может, и правда, но судить об Орлове по тем книгам, какие он читал, положительно нельзя.

It was a regular hotchpotch.

То была какая-то каша.

Philosophy, French novels, political economy, finance, new poets, and publications of the firm Posrednik -- and he read it all with the same rapidity and with the same ironical expression in his eyes.

И философия, и французские романы, и политическая экономия, и финансы, и новые поэты, и издания Посредника, -- и всё он прочитывал одинаково быстро и всё с тем же ироническим выражением глаз.

After ten o'clock he carefully dressed, often in evening dress, very rarely in his kammer-junker's uniform, and went out, returning in the morning.

После десяти он тщательно одевался, часто во фрак, очень редко в свой камер-юнкерский мундир, и уезжал из дому. Возвращался под утро.

Our relations were quiet and peaceful, and we never had any misunderstanding.

Жили мы с ним тихо и мирно и никаких недоразумений у нас не было.

As a rule he did not notice my presence, and when he talked to me there was no expression of irony on his face--he evidently did not look upon me as a human being.

Обыкновенно он не замечал моего присутствия, и когда говорил со мною, то на лице у него не было иронического выражения, -- очевидно, не считал меня человеком.

I only once saw him angry.

Только один раз я видел его сердитым.

One day--it was a week after I had entered his service--he came back from some dinner at nine o'clock; his face looked ill-humoured and exhausted.

Однажды -- это было через неделю после того, как я поступил к нему, -- он вернулся с какого-то обеда часов в девять; лицо у него было капризное, утомленное.

When I followed him into his study to light the candles, he said to me:

Когда я шел за ним в кабинет, чтобы зажечь там свечи, он сказал мне:

There's a nasty smell in the flat.

-- У нас в комнатах чем-то воняет.

No, the air is fresh, I answered.

-- Нет, воздух чист, -- ответил я.

I tell you, there's a bad smell, he answered irritably.

-- А я тебе говорю, что воняет, -- повторил он раздраженно.

I open the movable panes every day.

-- Я каждый день отворяю форточки.

Don't argue, blockhead! he shouted.

-- Не рассуждай, болван! -- крикнул он.

I was offended, and was on the point of answering, and goodness knows how it would have ended if Polya, who knew her master better than I did, had not intervened.

Я обиделся и хотел возражать, и бог знает, чем бы это кончилось, если бы не вмешалась Поля, знавшая своего барина лучше, чем я.

There really is a disagreeable smell, she said, raising her eyebrows. "What can it be from?

-- В самом деле, какой дурной запах! -- сказала она, поднимая брови. -- Откуда бы это?

Stepan, open the pane in the drawing-room, and light the fire."

Степан, отвори в гостиной форточки и затопи камин.

With much bustle and many exclamations, she went through all the rooms, rustling her skirts and squeezing the sprayer with a hissing sound.

Она заахала, засуетилась и пошла ходить по всем комнатам, шурша своими юбками и шипя в пульверизатор.

And Orlov was still out of humour; he was obviously restraining himself not to vent his ill-temper aloud. He was sitting at the table and rapidly writing a letter.

А Орлов все был не в духе; он, видимо, сдерживая себя, чтобы не сердиться громко, сидел за столом и быстро писал письмо.

After writing a few lines he snorted angrily and tore it up, then he began writing again.

Написавши несколько строк, он сердито фыркнул и порвал письмо, потом начал снова писать.

Damn them all! he muttered. They expect me to have an abnormal memory!

-- Чёрт их возьми! -- пробормотал он. -- Хотят, чтоб я имел чудовищную память!

At last the letter was written; he got up from the table and said, turning to me:

Наконец письмо было написано; он встал из-за стола и сказал, обращаясь ко мне:

"Go to Znamensky Street and deliver this letter to Zinaida Fyodorovna Krasnovsky in person.

-- Ты поедешь на Знаменскую и отдашь это письмо Зинаиде Федоровне Красновской в собственные руки.

But first ask the porter whether her husband -- that is, Mr. Krasnovsky -- has returned yet.

Но сначала спроси у швейцара, не вернулся ли муж, то есть господин Красновский.

If he has returned, don't deliver the letter, but come back.

Если он вернулся, то письма не отдавай и поезжай назад.

Wait a minute!...

Постой!..

If she asks whether I have any one here, tell her that there have been two gentlemen here since eight o'clock, writing something."

В случае, если она спросит, есть ли кто-нибудь у меня, то ты скажешь ей, что с восьми часов у меня сидят два каких-то господина и что-то пишут.

I drove to Znamensky Street.

Я поехал на Знаменскую.

The porter told me that Mr. Krasnovsky had not yet come in, and I made my way up to the third storey.

Швейцар сказал мне, что господин Красновский еще не вернулись, и я отправился на третий этаж.

The door was opened by a tall, stout, drab-coloured flunkey with black whiskers, who in a sleepy, churlish, and apathetic voice, such as only flunkeys use in addressing other flunkeys, asked me what I wanted.

Мне отворил дверь высокий, толстый, бурый лакей с черными бакенами и сонно, вяло и грубо, как только лакей может разговаривать с лакеем, спросил меня, что мне нужно.

Before I had time to answer, a lady dressed in black came hurriedly into the hall.

Не успел я ответить, как в переднюю из залы быстро вошла дама в черном платье.

She screwed up her eyes and looked at me.

Она прищурила на меня глаза.

Is Zinaida Fyodorovna at home? I asked.

-- Зинаида Федоровна дома? -- спросил я.

That is me, said the lady.

-- Это я, -- сказала дама.

A letter from Georgy Ivanitch.

-- Письмо от Георгия Иваныча.

She tore the letter open impatiently, and holding it in both hands, so that I saw her sparkling diamond rings, she began reading.

Она нетерпеливо распечатала письмо и, держа его в обеих руках и показывая мне свои кольца с брильянтами, стала читать.

I made out a pale face with soft lines, a prominent chin, and long dark lashes.

Я разглядел белое лицо с мягкими линиями, выдающийся вперед подбородок, длинные, темные ресницы.

From her appearance I should not have judged the lady to be more than five and twenty.

На вид я мог дать этой даме не больше двадцати пяти лет.

Give him my thanks and my greetings, she said when she had finished the letter. Is there any one with Georgy Ivanitch? she asked softly, joyfully, and as though ashamed of her mistrust.

-- Кланяйтесь и благодарите, -- сказала она, кончив читать. -- Есть кто-нибудь у Георгия Иваныча? -- спросила она мягко, радостно и как бы стыдясь своего недоверия.

Two gentlemen, I answered. They're writing something.

-- Какие-то два господина, -- ответил я. -- Что-то пишут.

Give him my greetings and thanks, she repeated, bending her head sideways, and, reading the letter as she walked, she went noiselessly out.

-- Кланяйтесь и благодарите, -- повторила она и, склонив голову набок и читая на ходу письмо, бесшумно вышла.

I saw few women at that time, and this lady of whom I had a passing glimpse made an impression on me.

Я тогда встречал мало женщин, и эта дама, которую я видел мельком, произвела на меня впечатление.

As I walked home I recalled her face and the delicate fragrance about her, and fell to dreaming.

Возвращаясь домой пешком, я вспоминал ее лицо и запах тонких духов, и мечтал.

By the time I got home Orlov had gone out.

Когда я вернулся, Орлова уже не было дома.

Chapter II.

Глава II.

And so my relations with my employer were quiet and peaceful, but still the unclean and degrading element which I so dreaded on becoming a footman was conspicuous and made itself felt every day.

Итак, с хозяином мы жили тихо и мирно, но все-таки то нечистое и оскорбительное, чего я так боялся, поступая в лакеи, было налицо и давало себя чувствовать каждый день.

I did not get on with Polya.

Я не ладил с Полей.

She was a well-fed and pampered hussy who adored Orlov because he was a gentleman and despised me because I was a footman.

Это была хорошо упитанная, избалованная тварь, обожавшая Орлова за то, что он барин, и презиравшая меня за то, что я лакей.

Probably, from the point of view of a real flunkey or cook, she was fascinating, with her red cheeks, her turned-up nose, her coquettish glances, and the plumpness, one might almost say fatness, of her person.

Вероятно, с точки зрения настоящего лакея или повара, она была обольстительна: румяные щеки, вздернутый нос, прищуренные глаза и полнота тела, переходящая уже в пухлость.

She powdered her face, coloured her lips and eyebrows, laced herself in, and wore a bustle, and a bangle made of coins.

Она пудрилась, красила брови и губы, затягивалась в корсет и носила турнюр и браслетку из монет.

She walked with little ripping steps; as she walked she swayed, or, as they say, wriggled her shoulders and back.

Походка у нее была мелкая, подпрыгивающая; когда она ходила, то вертела или, как говорится, дрыгала плечами и задом.

The rustle of her skirts, the creaking of her stays, the jingle her bangle and the vulgar smell of lip salve, toilet vinegar, and scent stolen from her master, aroused me whilst I was doing the rooms with her in the morning a sensation as though I were taking part with her in some abomination.

Шуршанье ее юбок, треск корсета и звон браслета и этот хамский запах губной помады, туалетного уксуса и духов, украденных у барина, возбуждали во мне, когда я по утрам убирал с нею комнаты, такое чувство, как будто я делал вместе с нею что-то мерзкое.

Either because I did not steal as she did, or because I displayed no desire to become her lover, which she probably looked upon as an insult, or perhaps because she felt that I was a man of a different order, she hated me from the first day.

Оттого ли, что я не воровал вместе с нею или не изъявлял никакого желания стать ее любовником, что, вероятно, оскорбляло ее, или, быть может, оттого, что она чуяла во мне чужого человека, она возненавидела меня с первого же дня.

My inexperience, my appearance --so unlike a flunkey--and my illness, seemed to her pitiful and excited her disgust.

Моя неумелость, не лакейская наружность и моя болезнь представлялись ей жалкими и вызывали в ней чувство гадливости.

I had a bad cough at that time, and sometimes at night I prevented her from sleeping, as our rooms were only divided by a wooden partition, and every morning she said to me:

Я тогда сильно кашлял и, случалось, по ночам мешал ей спать, так как ее и мою комнату отделяла одна только деревянная перегородка, и каждое утро она говорила мне:

"Again you didn't let me sleep.

-- Ты опять не давал мне спать.

You ought to be in hospital instead of in service."

В больнице тебе лежать, а не у господ жить.

She so genuinely believed that I was hardly a human being, but something infinitely below her, that, like the Roman matrons who were not ashamed to bathe before their slaves, she sometimes went about in my presence in nothing but her chemise.

Она так искренно верила, что я не человек, а нечто стоящее неизмеримо ниже ее, что, подобно римским матронам, которые не стыдились купаться в присутствии рабов, при мне иногда ходила в одной сорочке.

Once when I was in a happy, dreamy mood, I asked her at dinner (we had soup and roast meat sent in from a restaurant every day)

Однажды за обедом (мы каждый день получали из трактира суп и жаркое), когда у меня было прекрасное мечтательное настроение, я спросил:

Polya, do you believe in God?

-- Поля, вы в бога веруете?

Why, of course!

-- А то как же!

Then, I went on, you believe there will be a day of judgment, and that we shall have to answer to God for every evil action?

-- Стало быть, вы веруете, -- продолжал я, -- что будет страшный суд и что мы дадим ответ богу за каждый свой дурной поступок?

She gave me no reply, but simply made a contemptuous grimace, and, looking that time at her cold eyes and over-fed expression, I realised that for her complete and finished personality no God, no conscience, no laws existed, and that if I had had to set fire to the house, to murder or to rob, I could not have hired a better accomplice.

Она ничего не ответила и только сделала презрительную гримасу, и, глядя в этот раз на ее сытые, холодные глаза, я понял, что у этой цельной, вполне законченной натуры не было ни бога, ни совести, ни законов, и что если бы мне понадобилось убить, поджечь или украсть, то за деньги я не мог бы найти лучшего сообщника.

In my novel surroundings I felt very uncomfortable for the first week at Orlov's before I got used to being addressed as thou, and being constantly obliged to tell lies (saying My master is not at home when he was).

В необычной обстановке, да еще при моей непривычке к ты и к постоянному лганью (говорить барина нет дома, когда он дома), мне в первую неделю жилось у Орлова не легко.

In my flunkey's swallow-tail I felt as though I were in armour.

В лакейском фраке я чувствовал себя, как в латах.

But I grew accustomed to it in time.

Но потом привык.

Like a genuine footman, I waited at table, tidied the rooms, ran and drove about on errands of all sorts.

Как настоящий лакей, я прислуживал, убирал комнаты, бегал и ездил, исполняя всякие поручения.

When Orlov did not want to keep an appointment with Zinaida Fyodorovna, or when he forgot that he had promised to go and see her, I drove to Znamensky Street, put a letter into her hands and told a lie.

Когда Орлову не хотелось ехать на свидание к Зинаиде Федоровне или когда он забывал, что обещал быть у нее, я ездил на Знаменскую, отдавал там письмо в собственные руки и лгал.

And the result of it all was quite different from what I had expected when I became a footman. Every day of this new life of mine was wasted for me and my cause, as Orlov never spoke of his father, nor did his visitors, and all I could learn of the stateman's doings was, as before, what I could glean from the newspapers or from correspondence with my comrades.

И в результате выходило совсем не то, что я ожидал, поступая в лакеи; всякий день этой моей новой жизни оказывался пропащим и для меня, и для моего дела, так как Орлов никогда не говорил о своем отце, его гости -- тоже, и о деятельности известного государственного человека я знал только то, что удавалось мне, как и раньше, добывать из газет и переписки с товарищами.

The hundreds of notes and papers I used to find in the study and read had not the remotest connection with what I was looking for.

Сотни записок и бумаг, которые я находил в кабинете и читал, не имели даже отдаленного отношения к тому, что я искал.

Orlov was absolutely uninterested in his father's political work, and looked as though he had never heard of it, or as though his father had long been dead.

Орлов был совершенно равнодушен к громкой деятельности своего отца и имел такой вид, как будто не слыхал о ней или как будто отец у него давно умер.

Chapter III.

Глава III.

Every Thursday we had visitors.

По четвергам у нас бывали гости.

I ordered a piece of roast beef from the restaurant and telephoned to Eliseyev's to send us caviare, cheese, oysters, and so on.

Я заказывал в ресторане кусок ростбифа и говорил в телефон Елисееву, чтобы прислали нам икры, сыру, устриц и проч.

I bought playing-cards.

Покупал игральных карт.

Polya was busy all day getting ready the tea-things and the dinner service.

Поля уже с утра приготовляла чайную посуду и сервировку для ужина.

To tell the truth, this spurt of activity came as a pleasant change in our idle life, and Thursdays were for us the most interesting days.

Сказать по правде, эта маленькая деятельность несколько разнообразила нашу праздную жизнь, и четверги для нас были самыми интересными днями.

Only three visitors used to come.

Гостей приходило только трое.

The most important and perhaps the most interesting was the one called Pekarsky--a tall, lean man of five and forty, with a long hooked nose, with a big black beard, and a bald patch on his head.

Самым солидным и, пожалуй, самым интересным был гость по фамилии Пекарский, высокий, худощавый человек, лет сорока пяти, с длинным, горбатым носом, с большою черною бородой и с лысиной.

His eyes were large and prominent, and his expression was grave and thoughtful like that of a Greek philosopher.

Глаза у него были большие, навыкате, и выражение лица серьезное, вдумчивое, как у греческого философа.

He was on the board of management of some railway, and also had some post in a bank; he was a consulting lawyer in some important Government institution, and had business relations with a large number of private persons as a trustee, chairman of committees, and so on.

Служил он в управлении железной дороги и в банке, был юрисконсультом при каком-то важном казенном учреждении и состоял в деловых отношениях со множеством частных лиц как опекун, председатель конкурса и т. п.

He was of quite a low grade in the service, and modestly spoke of himself as a lawyer, but he had a vast influence.

Имел он чин совсем небольшой и скромно называл себя присяжным поверенным, но влияние у него было громадное.

A note or card from him was enough to make a celebrated doctor, a director of a railway, or a great dignitary see any one without waiting; and it was said that through his protection one might obtain even a post of the Fourth Class, and get any sort of unpleasant business hushed up.

Его визитной карточки или записки достаточно было, чтобы вас принял не в очередь знаменитый доктор, директор дороги или важный чиновник; говорили, что по его протекции можно было получить должность даже четвертого класса и замять какое угодно неприятное дело.

He was looked upon as a very intelligent man, but his was a strange, peculiar intelligence.

Считался он очень умным человеком, но это был какой-то особенный, странный ум.

He was able to multiply 213 by 373 in his head instantaneously, or turn English pounds into German marks without help of pencil or paper; he understood finance and railway business thoroughly, and the machinery of Russian administration had no secrets for him; he was a most skilful pleader in civil suits, and it was not easy to get the better of him at law.

Он мог в одно мгновение помножить в уме 213 на 373 или перевести стерлинги на марки без помощи карандаша и табличек, превосходно знал железнодорожное дело и финансы, и во всем, что касалось администрации, для него не существовало тайн; по гражданским делам, как говорили, это был искуснейший адвокат, и тягаться с ним было нелегко.

But that exceptional intelligence could not grasp many things which are understood even by some stupid people.

Но этому необыкновенному уму было совершенно непонятно многое, что знает даже иной глупый человек.

For instance, he was absolutely unable to understand why people are depressed, why they weep, shoot themselves, and even kill others; why they fret about things that do not affect them personally, and why they laugh when they read Gogol or Shtchedrin....

Так, он решительно не мог понять, почему это люди скучают, плачут, стреляются и даже других убивают, почему они волнуются по поводу вещей и событий, которые их лично не касаются, и почему они смеются, когда читают Гоголя или Щедрина...

Everything abstract, everything belonging to the domain of thought and feeling, was to