Отворите Америку!

By Volodymyr Serdiuk

Страдая от боли и потерь, люди придумывают собственные истории о своем окружении и событиях, чтобы спасти свою психику. Главный герой романа «Отворите Америку!» читает дневники Колумба, пытаясь очистить свой разум после боев. Из окопов он отправляется в путешествие с Колумбом, чтобы снова открыть для себя Америку как свою Землю Обетованную.

• Language: English
• Publisher: Volodymyr Serdiuk
• Release date: Aug 4, 2023
• ISBN: 9798223056331

Volodymyr Serdiuk

Volodymyr Serdiuk is a Ukrainian Writer wanting to share his books also among the English-language Readers Worldwide.  Reading his books you'll get a chance to discover another European Nation's Way of Life, Way of Thinking, and Way of Love.

Book preview

Владимир Сердюк

ОТВОРИТЕ АМЕРИКУ!

––––––––

(Маленький роман)

Киев, Украина

Посвящается тем, кто об этом еще не догадывается.

(Автор)

––––––––

Садилось солнце. Ощущение тихой радости опустилось на меня вместе с сумерками вечера. Короткого, как это бывает осенью, тихого и безветренного. Я был слегка ошеломлен этим чувством, которое, наконец, примирило меня с моим суетливым городом и подаренным ним мне тяжелым нервным днем.

Я долго бродил по парку, вдыхая аромат опавшей листвы, прислушиваясь к успокаивающему смеху детей и цоканью камешков, которым отдыхающие подзывали коричневых настороженных белочек, обещая им еду. Белочки были доверчивы, и их легко можно было подозвать, зато никогда не удавалось погладить.

Вдоволь нагулявшись, я оставил парк и, перед тем как сесть в автомобиль, застегивая перчатки, взглянул на небо, пытаясь предугадать, какой будет погода, спокойно отметив, что горизонт налился красным, предвещая ветер.

Вдохнув полной грудью, я ощутил невероятное обвальное облегчение, как если сбрасываешь тяжелый рюкзак после длительного пешего перехода. Я ощутил свою молодость, и город уже не казался мне ни напряженным, ни враждебным. Двигатель машины работал успокаивающе-ровно; в теплом салоне было уютно, и сначала слегка запахло пропан-бутаном, но движение вытеснило этот запах, заместив его нейтральным запахом теплого железа, который наполнил душу уверенностью. 

Когда я выехал из центра, и вокруг стало меньше рекламных огней, с неба начала сочиться мягкая мелкая морось. Сначала она не мешала, но через некоторое время заставила включить дворники, которые сегодня не раздражали меня своими пружинистыми монотонными движениями, а напоминали их далекого предка – метроном, и, значит, музыку и все, что с нею связано: возвышение духа, спокойствие и лад в мыслях. Радио как раз наигрывало что-то размеренное, танцевально-фоновое, и я даже сбавил скорость, чтобы попасть в унисон гармонии звуков, движений, цветов и запахов.

Лад царил вокруг. Лад царил в моей душе.

Медленно проезжая пустеющими улицами, я ощутил, что наконец-то и в моей жизни царит лад. В первую очередь, лад с самим собой, а потом и с городом, окружавшим меня, со скромной тихой европейской природой, которую мой город не раздавливал в себе и не отталкивал от себя, а как-то уважительно-ласково раздвигал, освобождая пространство для новых зданий, кое-где оставляя большие куски нетронутого ландшафта: то озерком, то диким лесистым склоном или заколдованным ухоженным парком, ломая идеально прямые линии улиц и ряды бетонных строений. Когда-то, помню, я любил этот город, и любовь эта была взаимной, многообещающей и поощряющей. Потом был период разлуки, после которого я вернулся в город абсолютно другим, возможно даже чуждым его размеренно-цивилизованному существованию, но, несмотря на это, город принял меня опять, предоставив шанс влиться в его рациональную, полезную и взаимоуважительную жизнь, давая возможность присмотреться к его традициям и привычкам и, наконец-то решить, по пути ли нам, и обдумать: а куда я, собственно рвусь.

Железнодорожный вокзал обдал меня волной тревожного звучания свистков, звяканья железа, скрипом внезапного торможения и какофонией перонных объявлений. Проезжая мимо него, я старался не бросать взгляда вправо: не люблю я вокзалов, слишком много их было в моей жизни. Переплетение разноцветных огоньков в них, суета людей и чадные ароматы буфетов всегда напоминают о человеческой потерянности, одиночестве и неуверенности в избранном пути. Вокзал был чем-то чужим в этом городе.

Мужской льстивый голос рассказывал по радио об открытии Америки Колумбом. Стоило бы перейти на другую волну, но неотрегулированный светофор, сумасшедшие таксисты, целеустремленно-торопливые посетители вокзала создавали посреди дороги такое столпотворение, которое требовало к себе утроенного внимания, и поэтому голос все рассказывал и рассказывал о трудностях мореплавания до тех самых пор, покуда я не проехал и вокзал, и пакгаузы, поворачивая к пивзаводу.

Я продолжал слушать слова того рассказа и чувствовал, что если все это и правда, то какая-то она не такая: вылизанная, словно послушный, аккуратно причесанный мальчик в начищенных ботинках. Показушная, неглубокая.

Моя генетическая память знала иную.

*       *       *

ЧЕТВЕРГ, 6 сентября.

Мы вышли из мелководья в восемь утра и при сильном ветре с моря прошли до захода солнца 60 миль, или 15 лиг.

На Собачьих островах (Одно из названий Канарских островов.) взяли воду, дрова, мясо и все другое, что понадобится. Шли целый день и ночь при спокойной погоде, и с утра очутились между Гомерой и Тенерифе. Плутарх называл их островами Счастливыми. Дай Бог, чтобы и нам посчастливилось.  

*       *       *

Тьма сгустилась почти до ночной. Густое сияющее небо стало темно-синим, теплый ветер иногда швырял в машину зарядом мороси, а иногда относил завесу из капель в сторону и тогда, с десяток секунд, ни одна из них не касалась земли, пролетая над дорогой и, выполнив свое сложное па удивительного танца, медленно и лениво опускалась на серебристую травку газонов и в кустарники пустырей, на которых еще не началось активное строительство.

Выехав за город, я почувствовал запах пыли, как будто спокойная скучная улица превратилась в романтическую сельскую дорогу-гостинец. С утра и до вечера я спешил, постоянно сверяясь с часами, и, все равно, не успевая выполнить все свои обязанности и, казалось, что такая круговерть будет продолжаться вечно. А вот теперь время исчезло. Я снял с левого запястья часы и бросил их в бардачок, ощущая новый прилив облегчения, ибо их тиканье, даже неслышное, раздражало меня всегда, напоминая о неотвратимом.

Я рулил, удивляясь ослепительно-белому цвету разделительной полосы и странным бурым облакам, пробитым зелеными и оранжевыми пятнами. Во мне было спокойное опустошение и уверенное восхищение от неисправимого предощущения, что радость эта случайна, недолговечна и ничем не подкреплена. Ибо знал я, что будущего нет и, хотя руки мои еще уверенно держат руль, похожий на узел, что соединяет линию прошлого с точкой современности, знал заранее – линия будущего из этой точки не выходит, и радость моя сигнализирует только об одном – миг, о котором я мечтал и которого избегал, оттягивая, настанет в свой строго определенный час. А час этот случится сегодня ночью, и изменить уже ничего невозможно, ибо еду я именно в том направлении, где он меня ожидает. 

*       *       *

ПЯТНИЦА, 7 сентября.

В пятницу и до трех часов ночи в субботу море было спокойным. Люди тоже спокойны; постепенно очухиваясь от похмелья, начинают работать нормально. Это уже не первое мое путешествие, но в этот раз капитан у нас неглупый, в этот раз – дойдем.

В трюме барахтаются черепахи, для которых есть вдоволь морской травы, чтобы оставаться живыми; время от времени подают голос морские львы, которых мы тоже начнем есть, когда надоест солонина. В трюм всегда просачивается немного воды, и им там уютно. Юнга ловит для морских львов рыбу, а морскую